⏮️ Предыдущую часть рассказа читать здесь:
[…]
Зоя уехала. Костя остался — не захотел бросать деда.
Она провалила химию. Осталась в городе, пристроилась у тётки. Работала уборщицей в ателье. Писала Косте злые письма: приезжай, что тебе дороже — я или старик полоумный?
Он не приехал.
***
Мать умерла в октябре, когда первый снег лёг на жухлую траву.
«Как ты без меня, доченька?» — плакала она в последние дни.
Валя улыбалась сквозь силу:
«Ну что ты, мамочка. Ты ещё моих детей нянчить будешь».
Не успела.
Валя стояла у свежей могилы и не чувствовала ничего. Люди разошлись, а она всё стояла.
«Не плачь».
Голос за спиной. Она обернулась.
Костя. В телогрейке, без формы. Лицо серьёзное, взрослое.
«Ей уже не поможешь. А себя изведёшь».
Она не выдержала — разрыдалась, уткнувшись ему в грудь. Он стоял, гладил её по волосам и молчал. И от этого молчания становилось легче.
***
Он стал приходить каждый вечер.
Приносил то молока, то мёда дедова, то просто — себя. Они сидели на кухне, пили чай, разговаривали. Обо всём и ни о чём. О жизни, о книгах, о мечтах.
Однажды Валя осторожно спросила про Зою.
Костя скривился, будто от зубной боли.
«Понимаешь… Я ведь тоже сирота. В детдоме вырос. Родителей не помню. Единственный родной человек — дед Тимофей. Ему не разрешили меня забрать — одинокий старик, хутор в глуши. Но он приезжал. Каждый месяц. Гостинцы возил, разговаривал. Я ради него и выжил там».
Он помолчал.
«После армии — к нему. Навсегда. А Зоя… Я её любил. Правда любил. Но она сказала: едем в город. Вместе. А я не могу деда бросить. Он старый, больной. Ему помощь нужна. Объяснял ей, просил понять. А она…»
«Что она?»
«Сказала, что я дурак. Что променял её на старика и грязный хутор. И уехала».
Валя молчала. Что тут скажешь?
«Знаешь, — вдруг сказал Костя, — я ведь тогда, на выпускном, сначала тебя увидел. Ты стояла у окна в белом платье, с янтарными бусами. И глаза у тебя были… настоящие. Живые. А потом Зоя подбежала, закружила. Она такая — как вихрь. Не успеешь опомниться».
Он посмотрел на неё:
«Может, оно и к лучшему».
***
По деревне поползли слухи.
«Видали? К Вальке-сироте морячок ходит. Каждый вечер! Мать в земле не остыла, а она уже кобелей привечает».
«Яблоко от яблони…»
«Бесстыжая!»
Однажды соседка тётка Феня остановила их на улице. Костя нечаянно поддержал Валю под руку — она споткнулась о камень.
«Ну вот, уже и обнимаются прилюдно! — заверещала Феня. — Валентина, совесть поимей! Мать небось на небе слёзы проливает!»
Валя вырвалась, побежала домой. Бросилась на материну кровать, зарыдала.
Следом вошёл Костя. Осторожно поднял её за руки:
«Давай поженимся. Чтобы не тыкали пальцем».
Она всхлипнула:
«А как же Зоя?»
Он посмотрел ей прямо в глаза:
«Зоя — в прошлом. Всё это в прошлом».
***
Свадьбу играли на хуторе. Дед Тимофей помолодел на глазах — суетился, накрывал столы. Мёд, пироги, самогон.
Гостей немного: соседи, пара Валиных родственников. Но было тепло, весело, по-настоящему.
«Горько!» — кричали гости.
Валя в материном подвенечном платье краснела, прятала глаза. На шее — янтарные бусы.
Дед утирал слёзы:
«Дожил. Внучек мой женится. Слава богу».
И тут открылась дверь.
На пороге стояла Зоя.
Её никто не ждал. Не звал. Явилась сама — в городском пальто, накрашенная, надушенная.
«Что, не ждали?» — улыбка на губах, лёд в глазах.
Валя побледнела.
«Зоя… Мы думали, ты в городе».
«В городе, в городе. Да вот решила подругу навестить. Свадьба всё-таки».
Она прошла к столу, налила водки, выпила залпом. Обвела всех взглядом:
«Ну, за молодых!»
И повернулась к Косте:
«А ты, Костенька, хорош. Женишок».
Он молчал. Лицо — каменное.
«Что молчишь? Языка лишился?»
Зоя шагнула к нему, положила руки на плечи — и впилась поцелуем. Долгим, жадным, на глазах у всех.
Гости ахнули. Дед Тимофей схватился за сердце. Валя смотрела, не в силах пошевелиться.
Костя оттолкнул Зою — резко, грубо.
«Убирайся. Сейчас же».
«Костенька…»
«Я сказал — убирайся. И никогда больше не появляйся».
Зоя смотрела на него — и что-то в её лице дрогнуло. Потом она усмехнулась:
«Пожалеешь. Вы оба пожалеете».
И вышла в ночь.
Дед осел на лавку, хватая воздух ртом. Гости засуетились — воды, нашатыря. Валя сидела рядом, держала его за руку.
«Ничего, ничего, — бормотал дед. — Главное — ты, дочка, не плачь. Всё будет хорошо».
***
Год прошёл — тихий, счастливый.
Родилась дочка — назвали Настенькой. Беленькая, синеглазая — вся в отца. Дед Тимофей души в ней не чаял. Ещё через два года — сын Митька. Шустрый, крикливый.
Жили ладно. Костя хозяйство поднимал, Валя дом вела, детей растила. Дед помогал чем мог.
А Зоя?
В городе у неё не сложилось ничего. Ни работы нормальной, ни мужа. Промыкалась несколько лет по углам, рассорилась с тёткой. К тридцати вернулась в деревню — злая, постаревшая, одинокая.
И увидела, как живёт Валька. В достатке, при муже, с детишками. На хуторе коровы, пасека, сад. Полная чаша.
«Нечестно, — шептала Зоя ночами. — Я красивее, умнее. Почему ей всё, а мне — ничего?»
***
Бабка Агафья жила на краю села, в покосившейся избе. К ней ходили тайком — кто порчу снять, кто судьбу узнать.
Зоя пришла вечером.
«Чего тебе?» — бабка глянула из-под косматых бровей.
«Приворот. На мужика».
«Женатого?»
«Тебе-то что? Заплачу».
Старуха долго молчала, разглядывая её.
«Знаю я тебя, Зойка Петрова. И знаю, на кого ворожить хочешь. На Костю с хутора».
«Твоё какое дело?»
«Дело моё такое, что приворот — штука страшная. Душу выжигает. И тому, кого приворожили, и тому, кто ворожит. Счастья от него не жди».
Зоя бросила деньги на стол:
«Не счастье мне нужно. Нужно, чтобы он от неё ушёл».
Бабка покачала головой, но деньги взяла. Долго шептала над пузырьком с мутной жидкостью, жгла травы.
«Подольёшь в питьё. Только помни — я предупреждала».
***
Зоя выждала момент.
Пришла к Вале в будний день, когда Костя в поле работал.
«Здравствуй, подруга. Давно не виделись».
Валя напряглась — но в дом впустила. Не гнать же. Поставила квас на стол, хлеба нарезала. Зоя сидела, улыбалась, расспрашивала про детей. А когда Валя отвернулась к печке — плеснула из пузырька в кувшин.
Костя вернулся с поля усталый, пыльный. Выпил квасу — холодного, кислого. Вкус странный, но не обратил внимания.
А ночью проснулся от того, что сердце колотилось как бешеное. И в голове билось одно имя: Зоя, Зоя, Зоя…
***
Через неделю он ушёл.
Валя стояла на пороге, держа на руках трёхлетнего Митьку. Настенька — ей было пять — вцепилась в материн подол.
«Костя, что ты говоришь? У нас же дети…»
Он смотрел сквозь неё. Глаза пустые, чужие.
«Не держи меня, Валя. Не могу я больше. Задыхаюсь».
«Папа, ты куда?» — Настенька потянула его за руку.
Он вздрогнул. На секунду что-то мелькнуло в его глазах — боль, ужас. Но тут же погасло.
«Прощай».
Даже детей не поцеловал. Развернулся и пошёл — к Зое, которая ждала за околицей.
Валя смотрела им вслед. Не плакала. Слёз не было. Только пустота — огромная, ледяная.
Настенька дёргала её за юбку:
«Мама, папа вернётся? Мама? Мама!»
