Февральская метель била в окна интерната, когда мать привезла их сюда. Лизе было восемь, Дашеньке — едва исполнилось четыре. Они стояли в казённом коридоре, пахнущем хлоркой и кашей, и смотрели, как мать разговаривает с директрисой. Лиза держала сестрёнку за руку так крепко, что у той побелели пальчики.
«Мама, ты куда?» — спросила Дашенька, когда мать стала застёгивать пальто.
«Мне нужно уехать ненадолго. Поживёте тут, тут хорошо, тепло. Видишь, какие игрушки?»
«Я не хочу игрушки. Я хочу домой».
Мать присела на корточки, и Лиза увидела в её глазах то выражение, которое научилась узнавать: холодное, отстранённое, как у человека, который уже принял решение и теперь только ждёт, когда можно будет уйти.
«Лиза, — мать повернулась к старшей, — ты большая уже. Присмотри за Дашей. Я приеду, когда снег сойдёт. На Троицу приеду, поняла? Берёзки зазеленеют, и я приеду».
Лиза кивнула. Она знала, что мать врёт, но Дашенька ещё не умела отличать правду от лжи.
Когда за матерью закрылась дверь, Дашенька не заплакала сразу. Она смотрела на эту дверь минуту, две, три — словно ждала, что та откроется снова. А потом у неё задрожали губы, и она разрыдалась так отчаянно, что прибежали две нянечки.
«Тише, тише, маленькая, — приговаривала одна из них, гладя Дашеньку по голове. — Мама скоро вернётся».
Лиза промолчала.
=== ◈ === ◈ ===
Воспитательница Галина Петровна была женщиной суровой, но справедливой. Она сразу выделила сестёр среди прочих детей — не за красоту и не за ум, а за то, как они держались друг за друга. Лиза везде таскала Дашеньку за собой, кормила её с ложечки, хотя той уже давно полагалось есть самостоятельно, укладывала спать, рассказывая какие-то истории.
«Ты чего не играешь с другими?» — спросила как-то Галина Петровна, застав Лизу у окна с книжкой.
«Я жду».
«Кого?»
«Троицу».
Галина Петровна помолчала, потом села рядом.
«Это когда берёзки зазеленеют?»
«Да».
«Долго ещё. Март только начался».
«Я знаю. У меня терпения много».
Галина Петровна посмотрела на девочку — на её серьёзные серые глаза, на упрямо сжатые губы — и почему-то отвернулась. За тридцать лет работы она повидала всякое, но эти глаза восьмилетнего ребёнка, который уже ни во что не верит, но продолжает ждать — это было тяжело.
=== ◈ === ◈ ===
Троица пришла и ушла. Берёзки зазеленели, отшумели, побурели и облетели. Прошёл год, потом другой. Лиза больше не ждала у окна, но каждый вечер рассказывала Дашеньке сказки — про маму, которая живёт далеко-далеко за тёмными лесами и высокими горами, которая обязательно найдёт дорогу и приедет за ними на белых санях.
«А почему она не едет?» — спрашивала Дашенька, сворачиваясь калачиком под тонким одеялом.
«Потому что дорога трудная. Там разбойники и волки. Но мама храбрая, она справится».
«А когда приедет?»
«Скоро. Спи».
Дашенька засыпала, а Лиза лежала в темноте и слушала, как за окном воет ветер. Ей было десять лет, и она точно знала: никто за ними не приедет. Никогда.
=== ◈ === ◈ ===
В ноябре, когда Лизе исполнилось одиннадцать, её вызвали к директрисе. В кабинете сидела незнакомая женщина — полная, с добрым круглым лицом и красными от мороза щеками.
«Лизонька, — сказала директриса, — это Нина Васильевна. Она твоя тётя, сестра папы».
Лиза смотрела на женщину и молчала.
«Господи, — Нина Васильевна всплеснула руками, — как же ты на Витю похожа! Глаза его, подбородок… Я тебя три года искала, деточка. Три года! Этот паразит ни слова не сказал, что у него дочки, я от соседей узнала, представляешь?»
«У меня есть сестра, — сказала Лиза. — Дашенька. Ей семь лет».
Нина Васильевна замялась. Посмотрела на директрису, потом снова на Лизу.
«Видишь ли, милая… Дашенька — она ведь не Витина дочка. Она от другого мужчины. Я про неё не могу… понимаешь?»
Лиза поняла всё сразу. Поняла и то, чего тётя не договорила: чужого ребёнка она брать не хочет, своих трое, денег в обрез.
«Тогда я тоже не поеду».
«Лизонька…»
«Я её не брошу».
Директриса кашлянула, Нина Васильевна покраснела, опустила глаза. Разговор зашёл в тупик.
Вечером Лиза сидела на своей кровати и смотрела в стену. Она приняла решение — она останется с Дашенькой. Здесь, в интернате, до восемнадцати лет, а потом заберёт сестру и они будут жить вместе, уже по-настоящему.
Но утром, когда Лиза проснулась, кровать Дашеньки была пуста.
«Где она?!» — Лиза схватила за руку нянечку, ту самую, что гладила Дашеньку по голове в первый день. «Где моя сестра?!»
Нянечка отвела глаза.
«Мать её забрала. Ещё ночью приехала, документы подписала…»
Лиза не помнила, как оказалась у директрисы. Помнила только, что кричала — впервые за три года кричала в голос, как маленькая, как тогда, когда отец поднял на неё руку и она не понимала, за что.
«Верните её! Верните!»
«Лиза, успокойся. Мать имеет право…»
«Она бросила нас! Она три года! Три года!»
«Лиза!»
Потом пришла Нина Васильевна, обняла её, прижала к мягкой груди, пахнущей молоком и сдобой. Лиза плакала, уткнувшись в чужое плечо, и думала: Дашенька сейчас тоже плачет. Дашенька зовёт её, а она не слышит.
«Поедем, деточка, — шептала тётя. — Поедем, я о тебе позабочусь. Всё будет хорошо, вот увидишь».
Лиза не верила. Но поехала — потому что сил сопротивляться больше не было.
© Михаил Вяземский. Все права защищены. При цитировании или копировании данного материала обязательно указание авторства и размещение активной ссылки на оригинальный источник. Незаконное использование публикации будет преследоваться в соответствии с действующим законодательством.
